Терзая винтами седой океан(часть 1.)

(Рассказ о путешествии на авианесущем крейсере "Адмирал Кузнецов").

Эту песню мы выучили еще в начале зимы в Североморске, когда проходили КМБ(курс молодого бойца): «Андреевский флаг над соленой волной великой России оплот, зовет нас как прежде дорогой морской, в багровые дали зовет. И время прорвав, словно плотный туман, как символ победы отцов, терзая винтами седой океан, идет Адмирал Кузнецов!». Когда строевым шагом перемещались на камбуз, то одному офицеру все время не нравилось, как мы ее поем. Он тормозил весь батальон и приходилось стоять на месте до тех пор, пока не начнем орать достаточно громко. Как только это, по его мнению, начинало получаться, тот давал команду идти дальше. Вообще на камбуз нас водили разные персонажи - либо старшина, либо какой-нибудь офицер или мичман. Требования к пению у них различались, но все сходились в одном — особенный акцент надо делать на последние слова! «Идет Адмирал Кузнецов!» - это должно быть произнесено не просто звучно! Когда строй правильно проговаривал фразу, то будто рвался тяжелый снаряд! Если когда-нибудь потребуется отпугнуть врага, но под рукой не будет пушки, то по крайней мере в нашем боезапасе - данная песня. С этой целью авторы и создали данное произведение. Она ассоциируется у меня с морозом, поскольку пели мы ее в полярную ночь на 69 параллели.

На Кольском полуострове я оказался, когда мне было 18. Нас поселили в синей казарме — прямо напротив зеленой казармы, где когда-то находились матросы с подводной лодки «Курск». На этом КМБ мы задержались на месяц дольше положенного из-за карантина. Уже прошла присяга, но еще не уехали на корабль. Весь батальон должен был быть направлен на тот самый «Адмирал Кузнецов», о котором поется в песне, единственный авианесущий крейсер в России. Однажды мы как обычно зашли в камбуз, но обеда не было, на баках(столах) — только чай и галеты. Так стало известно, что камбуз не готов к задержке 500 человек еще на один месяц. В последующие дни продукты снова появились, но порции стали меньше, чем прежде. Зато еда теперь уже всегда дополнялась горой галет - по несколько пачек выкладывали на бак. Они давали ощутимую прибавку к рациону, поскольку хлеба прежде все время не хватало. Уменьшение порций супов и каш никак не повлияло на мою сытость, так как с этими галетами я наедался даже больше. Их было очень много, никто не успевал съедать все. Мы забирали их в казарму. Изобилие связано с тем, что срок годности у них закончился еще несколько лет назад — на складе для камбуза галеты не жалели. Каждый вечер нескольких «счастливчиков» из батальона забирали на ч/к — чистку картошки и другую работу на камбузе. Те, кто трудился на мясном складе, рассказывали, что видели клеймо с датой на тушах, и якобы до сих пор хранится и кладется в суп мясо 1945 года. Я слышал это не единожды, от множества разных людей, но сам никогда не бывал на мясном складе в Североморске, поэтому не могу подтвердить слова на основе личного наблюдения.

Подробно описывать жизнь в казарме было бы так же скучно, как и находиться в ней. Отдельные яркие моменты, конечно, происходили. Например, строительство мавзолея... Перед этим следует еще кое-о-чем рассказать. Не секрет, что на Севере зимой снега очень много. Матросы несколько раз в день выходили с лопатами расчищать плац. В третьем лице не совсем корректно об этом говорить, так как с лопатой выходил и я сам. На самом деле разгребали снег мы уже с первого дня в Североморске, когда только сошли с поезда в Мурманске и были завезены в казарму, где находятся новобранцы первые дня три. Возле той первой казармы существовали специальные места для курения, огражденные от остального пространства. Во время перекура курильщики набивались плотной толпой. И хоть я и не курю, но заходил туда вместе со всеми по одной простой причине — тем, кто не хотел участвовать в перекуре, не разрешалось стоять без дела — они должны были продолжать убирать снег. После переезда в батальон стало возможным не участвовать в уборке снега вообще, так как среди толпы легко затеряться, когда выбирают 10 человек для выполнения этого задания. Некоторые выходили добровольно, так как любили данное занятие. В зависимости от погодных условий снег может быть очень плотным и деревянные лопаты часто ломались. Использовались обычные лопаты для одного человека и специальные для двух. За ночь плац снова устилался толстым белым покрывалом, если выражаться в духе поэзии прошлых веков. И снова матросы вручную, без всякой помощи техники, окультуривали «белое безмолвие». Снег сгребали в кучу возле той самой казармы, где когда-то жили матросы с «Курска». Никто и никогда не вывозил снег, поэтому постепенно куча превратилась в холм, а затем стала горой. День за днем, неделя за неделей — вершина постепенно достигла уровня второго этажа. И тут началось самое интересное! Можно себе представить, какой глубины сугробы образовались бы на плацу, если бы матросы перестали все расчищать! А ведь существовало одно место, куда никто не заходил с лопатой! Однажды мы узнали о нем благодаря Синему Капитану...

Каждый из командиров в нашей казарме мог бы стать героем фильма об армии, особенно один прапорщик морской пехоты, служивший в Чечне. Его боялись даже те, кто был выше по званию. Кроме боевых заслуг и грозного характера, прапорщик обладал сверхъестественной памятью. Он помнил каждого из 500 человек по имени и фамилии, а также — когда и кому что было выдано. Если во время смены одежды к прапорщику кто-либо обращался с просьбой дать теплые носки, то военный рассказывал ему в мельчайших подробностях о том, как конкретно этому человеку уже вручал такие носки месяц назад. Теплые носки выдавались лишь однажды и замене не подлежали. В другой раз иному человеку в такой же ситуации носки были выданы, поскольку командир точно помнил, что этот матрос их еще не получал. В то время как мы стояли в очереди у каптерки, прапорщик любил говорить: «Что, хотите старого прапора на***ть? Не выйдет!» Главным по батальону иногда оставался другой морской пехотинец, майор, товарищ прапорщика по боевым действиям в Чечне. Майор был спокойным, как скала, любил говорить, как однажды мы все вместе «зайдем на авианосце в Средиземное море и покажем этим американцам!» Никто не считал майора мягким человеком, иногда он тоже превращался в самого свирепого командира, но для этого требовался серьезный повод. Когда у нас случалось свободное время и мы, собравшись у «шконок»(двухъярусных кроватей), обсуждали что-либо, то при виде начальства толпа сразу рассеивалась и каждый начинал делать вид, что заправляет свою постель. Например, при появлении майора происходило именно это. Если бы майор увидел, что люди слоняются без дела или разговаривают, то он тут же придумал бы занятие всему батальону до отбоя. Никто не хотел этого. Однако, если дежурил прапорщик и возникал неожиданно в коридоре таким же образом, то на его появление реагировали с гораздо большей паникой. Лица матросов, полные ужаса, изображали бурную деятельность еще до того, как прапор появится в пределах видимости. Все принимались расправлять складки на одеяле, придавать еще более идеальную форму подушке и с содроганием думать о неминуемой казни...

Следующий запомнившийся всем командир носил бороду, что встретишь не так уж часто в армии. Его все почему-то звали Синий Капитан — может быть, из-за синих полос на погонах(он принадлежал к БЧ-6 на корабле, то есть к авиации), а может... Когда ему что-то не нравилось, то он прямо в середине дня мог начать игру, которая называется «подъем-отбой». Капитан неожиданно приказывал всем построиться, а затем громко командовал: «Отбой!». На выполнение этой задачи он отводил примерно 50 секунд. Матросы бросались к своим «шконкам», раздевались и прыгали под одеяло. Перед этим форму нужно было успеть аккуратно сложить на «баночке»(тумбочке), а поверх формы — оставить скрученный ремень. Наш сон длился еще меньше, чем внезапная подготовка к нему. Синий Капитан вдруг кричал: «Подъем!» И на подъем отводилось столько же времени, сколько на отбой. За него мы должны были успеть одеться, хорошо заправить «шконку» и построиться в коридоре. Капитан проходил возле «шконок» и смотрел, как они заправлены, а батальон в это время делал приседания, держась за плечи друг друга. При желании всегда можно обратить внимание на те «шконки», состояние заправки которых далеко от идеального. Одна такая «шконка» становилась поводом для повторения игры. Повода могло и не быть. Обычно «подъем-отбой» Синий Капитан повторял несколько раз в течение получаса. Однако в один замечательный день, когда этот офицер снова заступил на дежурство, настроение у него было особенно боевым. Синий Капитан повеселился с нами от души! Сразу после завтрака он построил всех, провел воспитательную беседу, а затем скомандовал: «Отбой!» Мы и не представляли, что нас ждет! Команды «подъем» и «отбой» продолжались с утра и до самого вечера! Перед обедом мы хранили большие надежды на то, что все закончится, так как за все время пребывания в казарме еще ни разу не было дня, чтобы пропускали обед. Какие бы мероприятия не проходили, но обед полагался по расписанию в один и тот же час. Синий Капитан отменил обед в этот день! Да, именно так все и происходило: 1) «отбой» - 50 секунд; 2)«сон» - 15 секунд; 3)«подъем» - 50 секунд; 4)построение; 5)приседания, взявшись друг за друга. И дальше - по такой же схеме много часов подряд. Отсутствие обеда особенно располагало к ожиданию ужина. Ведь не могли же мы и его пропустить! И вот Синий Капитан в очередной раз построил всех и вместо «Отбой!» скомандовал: «Ужинать!» Из казармы матросы выходили строем, но, оказавшись снаружи, голодная и одичавшая толпа побежала через плац с криками! Я тоже был одним из первых, кто выбежал. То, что произошло дальше, не забуду никогда. Мы пересекли плац и остановились в конце казармы. Позади оставалось очень много людей. У себя за спиной я услышал сильный грохот и гул, который разнесся эхом по двору казармы — будто в горах сошла лавина! Я тут же обернулся — лавина действительно сошла! Сотни матросов стояли на плацу — белые, как снеговики! В воздухе еще держалась плотная дымка из снежинок. Вот что случилось: голодные матросы своими криками и топотом создали вибрации, которые обрушили с крыши весь снег, собиравшийся на ней многие дни. Ведь убирали только плац, а крышу никто и никогда не очищал! Я и те, кто успел пробежать всю длину казармы, не попали под «лавину».

Как уже говорил, возле казармы напротив образовалась гора из снега, который туда сгребали лопатами. Однажды батальон завершил большую приборку и построился, а легендарный прапорщик морской пехоты, ветеран чеченской войны, проверял результаты. Сегодня он был пьяный и злой. Под одной из батарей отопления нашелся окурок. Прапорщик решил почтить его память. Для этого он приказал построить мавзолей из снега напротив казармы. Непосредственно строительством занимались не все. Среди матросов были те, которых назначили «старшими по взводам». Их звание ничем не отличалось от звания всех остальных, но они как бы следили за выполнением приборки своим взводом. Этим «старшим по взводам»(уже не помню точно, как их называли; всего их было человек 5) прапорщик выдал лопаты и велел из снежной горы сделать дворец для покойного «бычка». Пока шли строительные работы, весь батальон маршировал по плацу. Прапорщик распахнул окно и командовал парадом с высоты. Мы бодро шагали по периметру в течение нескольких часов при морозе минус 15(могло быть и холоднее, но повезло). В это время снежным «архитекторам» и «строителям» действительно удалось создать мавзолей из кучи. Снежная гора постепенно обрела стены, в ней пробили туннель, который затем превратили в коридор. Внутри даже сделали комнату с достаточно высоким потолком. В ней находился алтарь, где «бычок» и должен был обрести вечный покой. Когда мавзолей был готов, прапорщик приказал всем немедленно построиться в казарме. Начались торжественные похороны. Окурок положили в гроб длиной несколько сантиметров из фольги, а гроб поставили на «шконку». Четверо матросов подняли «шконку» за ножки у себя над головой и прошли строевым шагом по коридору, высоко поднимая ноги. «Шконку» вынесли на улицу. Гроб с окурком разместили в мавзолее. Похороны закончились, но наша служба в Северном Флоте России только начиналась...

Все эти невероятные события в батальоне на самом деле происходили редко. Первый месяц мы вообще были предоставлены сами себе. В казарме есть зал с баночками(скамейками). После подъема, завтрака и малой приборки нас загоняли туда и мы ждали обеда. Среди матросов значительным было число дагестанцев. Они собирались отдельной группой и пели песни «Звезда по имени Солнце» и «Группа крови», барабаня по дереву. Они повторяли эти песни хором по несколько раз. Так происходило каждый день. Однажды в зал пришел прапор и ему не понравилось, что мы просто занимаемся бездельем. Он построил всех и велел непрерывно петь гимн России, а сам ушел. Государственный гимн, в отличие от песен Цоя, пришелся дагестанцам не по духу. Когда прапорщик исчез, они вышли из строя, сели на «баночках» и демонстративно продолжили отдыхать. Кто-то из дагестанцев сказал следующее: «Мне не нужен гимн России, я хочу петь гимн Дагестана.» Позже командиры стали заставлять нас всех после обеда в зале писать письма домой — о том, что в армии прекрасно и замечательно. До этого произошел забавный случай. Оказалось, некоторые письма вскрываются и читаются. И вот открыли письмо одного матроса, а он в нем писал матери, как мы делаем каждый день «марш-броски на расстояние 30 км». Из-за него всех и заставляли писать письма. А как-то раз мои соседи по «шконкам» разрисовали «баночки»(тумбочки) и потом приседали с этими «баночками» перед строем. Кроме того, им вдвоем приказали вымыть с мылом все тумбочки в батальоне. В общем и целом, бытие в казарме являлось довольно комфортным. Правда, день за днем чаще всего повторялось одно и то же и не все это выдерживали. Например, один матрос решил устроить побег. С шинели он сорвал погоны и пуговицы, с шапки снял кокарду. Североморск — закрытый город и сбежать из него непросто, потому что тут полно военных, а по дороге в Мурманске стоит блок-пост. Теоретически матрос мог найти такси и за деньги договориться с водителем, готовым его провезти в багажнике, однако он шел своим ходом и был пойман патрулем. Беглеца доставили обратно в казарму и подвергли всеобщему порицанию. Каждый командир отчитывал его, выставляя перед всем строем. Синий Капитан произнес свою знаменитую фразу, которая запомнилась матросам надолго: «На каждую хитрую ж***у найдется х*й с компасом!». Также капитан добавил, что после этой первой попытки побега найдутся еще желающие, потому что подобные идеи распространяются, будто эпидемия. «Запомните мои слова! Был один звоночек — будет и второй!» - произнес офицер. Майор морской пехоты выдал беглецу лыжу и приказал до конца нахождения в казарме выходить с ней перед строем, когда все направляются в камбуз на прием пищи. Также майор сказал ему: «Я бы с удовольствием сделал так, чтобы ты ходил с этой лыжей до конца службы, но, к сожалению, на корабле ты не будешь под моим руководством. Однако я проконтролирую лично, чтобы твоего будущего командира поставили в известность о твоем подвиге и он придумал тебе наказание. Можешь быть уверен — все узнают об этом и пока армия не закончится спокойно жить тебе не дадут!» По указанию майора несчастный должен был ходить с лыжей не только перед строем, но вообще не расставаться с ней: спать с лыжей, ходить в гальюн или баню — тоже с лыжей. Майор постоянно следил сам или с помощью доверенных лиц, чтобы приказание выполнялось. Матрос-беглец, оставаясь в коллективе, был подвергнут остракизму. Никто с ним не дружил и не высказывал сочувствия. К нему часто подходили поинтересоваться, почему он это сделал, но как с товарищем никто с ним не общался. Многие смеялись над беглецом ему в лицо. На матроса оказывалось мощное психологическое давление. Его отправили на корабль, как и всех в батальоне.

Однажды в конце января, когда мы как всегда шли на камбуз, впервые в новом году появилось солнце! Наконец оно выглянуло из-за сопок и полярная ночь закончилась! По строю пронеслись возгласы одобрения. Солнечного света реально не хватало всем. У многих постоянно гноились глаза — возможно, из-за нехватки витамин или еще чего-то, но мне тогда казалось, что причина именно в недостатке естественного света. Живя далеко на юге от полярного круга, я никогда не задумывался о подобной потребности. Да и большая часть тех, кто попал в армию, начали ценить то, на что прежде не обращали внимание. Например, один товарищ признался в желании просто погулять по улице, ибо теперь это кажется просто невероятно интересным занятием. Почти все, кого я знал, включая меня самого, никогда дома не ели масла, а теперь готовы положить на хлеб хоть целую пачку. Лично я с возмущением вспоминал о своей прошлой жизни — о тех временах на гражданке, когда имел доступ к маслу всего мира, но почему-то не прикасался к нему! Вот дураком был! «Но ничего — вот вернусь домой и наверстаю упущенное!» И, правда, вернувшись домой, еще лет пять подряд каждую неделю покупал несколько больших пачек масла. Впрочем, все эти разговоры о масле в данном случае могут показаться смешными бывалым воякам, поскольку речь идет о новобранцах, только пару месяцев назад приехавших в армию. О чем еще все без исключения вспоминали сразу же после попадания в мужской монастырь? Конечно, о бабах. Однажды со мной произошел случай, достойный типичных армейских анекдотов. Приснился песчаный берег моря. На него накатывались пенистые волны. Солнце жарко согревало. На пляже не было никого, кроме меня и обнаженной девушки с распущенными длинными волосами. Она соблазнительно улыбалась и шла ко мне. Вся эта картина была не отличима от реальности: и девушка, и волны, и соленый запах, и шум ветра! О Боже, я ни о чем не догадывался! Она приблизилась, я уже почти коснулся руками сосков ее груди, и вдруг в этот самый момент(я не шучу, черт подери, именно в этот момент!) дежурный офицер заорал на всю казарму: «Рота, подъем!». Груди растаяли, мои пальцы отчаянно пытались ухватиться за пустоту, теплое южное море и чайки исчезли!

На стрельбы нас возили всего один раз за всю службу. Грузовиком всех завезли в заснеженные сопки, где посреди леса расположено стрельбище. Каждому давалось три патрона. Стреляли в мишень по-одному. Рядом стояли два морских пехотинца, чтобы обезвредить матроса, если тот вздумает повернуть автомат на человека. Именно тогда старший прапорщик в первый раз выдал всем теплые носки, которые мы одели поверх «холодных». От мороза в горах это никак не спасало, но там мы грелись, окружив большой костер, разведенный морскими пехотинцами. А вот кузов грузовика(закрытый, с окнами) никак вообще не отапливался, поэтому туда и обратно в минус 20 ехать было немного прохладно.

Никто не знал, когда нас заберут на корабль. И вот в один день это произошло внезапно. Всех построили. Некоторое время происходили какие-то манипуляции с заменой одежды, а потом мы закинули вещмешки на плечи, вышли строем из казармы, забрались в грузовики и поехали. Тяжелый авианесущий крейсер Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов базировался на 35 судо-ремонтном заводе в Мурманске. Все остальные корабли Северного Флота — в Североморске. В этом городе нет возможности причалить «Адмирал Кузнецов» к самому берегу из-за гигантских размеров судна, там он может только встать на рейде в заливе, а это усложняет доставку снабжения. В Североморске авианосец оказывается лишь перед выходом в открытое море или после возвращения из него. Нас подвезли к самым воротам судо-ремонтного завода, а дальше мы продолжили путь к кораблю пешком. Когда проходишь через КПП внутрь, то по правую руку — сопка с железной дорогой, по левую — всевозможные катера, Кольский залив и еще более высокие сопки на другом берегу. Природа Мурманской области прекрасна — я часто думал об этом, но лучше созерцать ее будучи в гражданской одежде. В самом конце причала возвышался над всеми лодчонками наш авианосец. Позади него — ледоколы. Вообще кроме «Адмирала Кузнецова» и нескольких патрульных катеров, в Мурманске больше нет военных судов. Когда я пишу это, то пытаюсь вспомнить то чувство неизвестности, ощущаемое, когда в первый раз поднимаешься по трапу на борт «Адмирала Кузнецова». Впоследствии я часто нес вахту именно у этого трапа и однажды увидел, как также привезли молодое пополнение. Один из мифов об «Адмирале Кузнецове»(о мифах еще поговорю) заключается в том, что матрос якобы может заблудиться на корабле. Это безусловно верно только в отношении тех, кто прибыл на судно недавно. Отчетливо помню: я совершенно не мог ориентироваться первые несколько недель на борту. Мои товарищи тоже. Молодому пополнению назначают сопровождающего, и он водит их везде — на камбуз и с камбуза, на построение в ангар и с построения. Попасть в ангар — самое элементарное, но даже это казалось вначале сложным.

Авианосец «Адмирал Кузнецов» изначально назывался «Тбилиси». Его спустили на воду в городе Николаеве Украинской ССР. Крейсером он называется потому, что являясь площадкой для взлета и посадки самолетов, корабль также обладает ракетно-торпедной артиллерией. После развала СССР и начала Украины как самостоятельной страны авианосец и его экипаж были объявлены частью украинского флота. Однако командование корабля увело его в Средиземное море, затем в Атлантику, а потом в Россию, в Баренцево море. Длина полетной палубы — примерно 300 м, высота от воды до полетной палубы — около 20 м, ширина корабля — 70 м. У крейсера 7 палуб и надстройка на правом борту. Ангар — длиной почти с полетную палубу и высотой около 10 м. Машинных отделения два — носовое и кормовое(в котором служил я). Экипаж составляет примерно 2000 человек. Насколько мне известно из разговоров, офицеров и мичманов насчитывается около 500, а остальные 1500 — матросы. Для того, чтобы кормить этот «город на воде», имеются многочисленные заведения питания: 6 камбузов, 3 столовые(столовая Службы Живучести, Службы Снабжения, ЛТС), 3 кают-компании для офицеров и мичманов(БКК, МКК, кают-компания мичманов). На корабле часто говорили, будто наш авианосец изначально создавался по образцу американского, но только благодаря нехватке средств удалось сделать совершенно уникальное изобретение, не знающее равных в корабельной технике! Если это правда, то вот удивительный пример того, как отсутствие достаточных финансовых ресурсов послужило причиной инновации, а не наоборот! По плану на судне должен был появиться атомный реактор, но вместо этого корабль работает на дизельном топливе! Мало кто согласится с тем, что это инновация, но мое мнение — на самом деле это достижение для экологии. Многие матросы на русском авианосце часто повторяли следующую байку: во время похода в Атлантический океан «Адмирал Кузнецов» проходил возле берегов Британии и позади него тянулось огромное пятно мазута, в связи с чем английская королева позвонила Путину и пожаловалась. Все это, конечно, возмутительно и можно понять старушку. Мне тоже очень жаль китов и тюленей, убегающих прочь от загрязнения окружающей среды. Однако последствия от проблем с атомным реактором могут быть куда грандиознее, так что очень хорошо — с дизельным «Кузей» на один реактор в мире меньше. Другой, уже более очевидной для всех инновацией, стало появление возможности обходиться без катапульт для запуска самолетов. Наши летчики просто научились самостоятельно поднимать истребитель в воздух с 300-метровой взлетной полосы! Прежде это казалось невозможным, однако лишних денег на создание пусковой системы не было и взлетать научились. Пилотов с такими способностями всего несколько, и по телевидению о них часто говорят так: «Этих летчиков в мире меньше, чем космонавтов». Продолжение >>